Наконец Лахлан добрался до того места, где оставил своего коня. Уложив Флору поперек седла, он устроился позади нее и галопом помчался к замку.

Во дворе замка царила суматоха, мигом прекратившаяся, как только он проскакал по двору со своим бесценным грузом.

Должно быть, Джилли и Мэри наблюдали за ним, стоя у двери, потому что они оказались рядом до того, как его ноги коснулись земли. Несколько его людей тоже бросились на помощь, но он жестом отстранил их. Никто не смел дотронуться до нее, никто, кроме него.

– Слава Богу, ты нашел ее! – Джилли всхлипнула, не в силах скрыть страха, которым были охвачены все присутствующие. Как только Лахлан появился во дворе замка, там стало тихо, как в могиле.

– Что случилось? Что с ней? Она… мертва?

– Нет! – крикнул Лахлан свирепо. – Она дышит, но мне надо скорее внести ее внутрь и согреть!

– И куда ты ее отнесешь?

Лицо Лахлана сделалось угрюмым, и он бросил на сестру яростный взгляд:

– В свою постель!

Глава 10

Лахлан даже не заметил двусмысленности сказанного. Все, о чем он мог сейчас думать, – это о тепле для Флоры. Дрова в его камине еще не прогорели, и он точно знал, что следовало делать.

Глаза Мэри округлились, но она не стала возражать, так как достаточно хорошо знала брата и не заподозрила ничего дурного. У остальных то, что Лахлан решил отнести Флору в свою спальню, не вызвало удивления: пленница принадлежала ему, и именно это он имел в виду.

Перепрыгивая через две ступеньки разом, Лахлан мгновенно добрался до второго этажа.

С той минуты, как он вошел в замок, все его мысли были сосредоточены на одном: согреть ее и обсушить.

– Принеси мне одеяла, свежую одежду и все, что нужно, чтобы согреть ее, – крикнул он сестре, оказавшись в коридоре возле своей спальни.

Мэри послушно кивнула, затем вдруг спросила:

– Брат, скажи, почему она это сделала? Неужели она здесь так несчастна?

Лахлан опустил взгляд.

– Не знаю.

– Я думала, она к нам привязалась.

– Так оно и есть. К вам с Джилли это вряд ли имеет отношение – все произошло из-за меня. – Лахлан резко открыл дверь и тотчас же ощутил благодатное тепло.

Войдя в комнату и уложив Флору на кровать, Лахлан внимательно осмотрел ее. Если бы он не чувствовал, как ее сердце бьется под его рукой, то решил бы, что она умерла. Густые длинные ресницы лежали, как крохотные сосульки, на бледных щеках, а обычно алые губы посинели. Золотые волосы смерзлись и плотно прилегали к голове, укрывая несчастную длинным плащом. Флора напоминала восковую куклу, неподвижную, безмолвную, и то, что она это сделала, пытаясь избавиться от него, сдавило грудь Лахлана свинцовой тяжестью.

Он дотронулся рукой до ее влажной щеки. Господи, какая холодная! Если бы он не принял срочных мер, Флора была бы обречена.

Распустив завязки ее шерстяного плаща, Лахлан принялся расстегивать крючки и распускать шнуровку ее платья.

Услышав за спиной шум, он обернулся и увидел, что Мораг подбрасывает больше дров в огонь. Но одного только жаркого гудящего пламени было недостаточно, и горец обменялся мгновенным понимающим взглядом со своей старой нянькой. Они оба знали, что следует предпринять, но Лахлан хотел сделать это сам.

– Я могу чем-нибудь помочь? – услышал он голос Джилли – она уже вернулась с одеялами и теперь нерешительно переминалась у двери с ноги на ногу. За ее спиной Лахлан заметил Аласдэра, Аллана и еще нескольких своих людей.

– Не сейчас.

В комнату проскользнула Мэри с несколькими пледами; она положила их в изножье кровати и, вдруг поняв, что собирается сделать брат, резко отступила назад.

– Идемте, – сказала Мораг Мэри и Джилли. – Сейчас мы ничем не можем ей помочь. Лэрд сам сделает все необходимое.

– Но разве?.. – начала Джилли, однако не закончила вопроса, потому что Мораг тут же выставила ее с сестрой из комнаты и дверь за ними захлопнулась.

Проклиная свои большие неуклюжие руки, Лахлан принялся срывать с Флоры одежду, стараясь в то же время щадить ее скромность. Он понимал, что выбора у него нет, и сознавал также, что потом в лучшем случае Флора будет смущена, а в худшем придет в ярость. Возможно, ему следовало бы позволить Мораг помочь, но Флора принадлежала ему, и только ему.

Заметив амулет, скрытый под несколькими слоями одежды, Лахлан замер. Хотя какая-то его часть желала, чтобы амулет пропал на дне морском, унеся с собой проклятие, другая, лучшая, часть испытала радость за Флору. Он снял амулет с ее шеи. Наконец на Флоре осталась только сорочка; ее он снял в последнюю очередь.

Неожиданно у него перехватило дух: даже сейчас Лахлан не мог не обращать внимания на несравненную красоту обнаженного тела, которое теперь полностью было открыто его взору. В эту ночь он должен пощадить ее честь, но никто не мог запретить ему смотреть на нее обнаженную, безвольно лежащую в его постели, как можно дольше, кроме… Кроме сложившихся обстоятельств.

Сейчас перед ним стояла лишь одна задача: помочь Флоре выжить; и все же Лахлан поклялся, что, когда в следующий раз будет раздевать ее, то непременно насладится созерцанием всех ее прелестей. Подстелив вниз одно из одеял, принесенных Мэри, остальные Лахлан горой навалил на Флору сверху, а затем, стоя возле кровати, принялся срывать с себя мокрую одежду. Покончив с этим и не успев даже подумать о том, что делает, он скользнул под одеяла, лег рядом с Флорой и нежно привлек ее к себе. Только тут он почувствовал, насколько заледенело ее тело. Проклятие! Неужели она так замерзла? Это не сулило бедняжке ничего хорошего.

Взяв себя в руки, Лахлан крепко прижал Флору к себе и снова почувствовал прилив нежности. Эта нежность стала еще одним доказательством того, сколь много эта девушка значила для него.

Сейчас он отдал бы все на свете, чтобы увидеть ее одетой, с блестящими глазами и, как обычно, готовой бросить ему вызов.

«Ну же, пошевелись хоть чуть-чуть!» Лахлан крепко прижал Флору к своему телу, но она оставалась неподвижной, словно ледяной столб.

То, что Лахлан избавился от мокрой одежды, и то, что рядом пылал жаркий огонь, немедленно согрело и оживило его, однако тело Флоры, укрытое в его объятиях, никак не хотело согреваться.

«Ну давай же, черт возьми!» – молча взывал Лахлан, как будто был властен изменить столь печальную ситуацию одними словами. Ему хватило бы решимости на них обоих, но Флора, казалось, утратила всякую способность сопротивляться: она неподвижно лежала в его объятиях, а он прижимался животом к ее ягодицам, остро ощущая запах морской воды, соли и чего-то еще, до сих пор ему незнакомого. Ничто никогда не пахло так чудесно, и Лахлан уже не мог притворяться, что Флора для него по-прежнему всего лишь средство достижения поставленной цели. Лахлан больше не вспоминал о своей дьявольской сделке с Аргайлом, теперь он думал, как защитить ее.

Горец привлек Флору ближе и замер. Час шел за часом, а он все так же крепко прижимал бедняжку к себе, ожидая, когда пройдет сдавившее его грудь ощущение опасности.

Постепенно болезненные укусы холода становились не столь ощутимыми: Флора оттаивала рядом с ним, и дыхание ее становилось все ровнее.

С наступлением рассвета Флора наконец пошевелилась. Не открывая глаз, она повернулась и прижалась лицом к шее Лахлана, а руку положила ему на грудь.

Теперь эта доверчивая рука обжигала его, как раскаленное железо. У него захватило дух. И все же, выполняя свой долг, Лахлан не мог рисковать, не мог рассказать ей всю правду: ведь в этом случае он ставил под удар не свою жизнь, а жизнь брата.

Два месяца назад Лахлан обратился к Аргайлу за помощью. Стоя в огромном зале замка Инверери, он со смешанными чувствами смотрел на одного из самых могущественных и коварных людей Шотландии – Арчибальда Угрюмого Кемпбелла, графа Аргайла.

Аргайл сидел на возвышении возле камина на золоченом стуле. Под ним покоилась большая бархатная подушка, а стул очень походил на трон, и, по всей вероятности, это не было случайным совпадением.